Календарь с картинками. Повесть о русской Америке - Ирина Атнаева

Довольно долго, где-то месяца полтора она не видела в опухоли никакой разницы: та же шишка – твердая, крепкая, большая и неестественно неприятная. Чтобы не расстраивать больного, Анна всякий раз старалась говорить что-нибудь утешительно – обнадеживающее: «кажется, немножко помягче», «похоже, слегка уменьшилась» и все в таком же духе, шаблонное и заметно фальшивое. Но Ники фальшь не замечал, скорее, был даже рад, что Анна, в отличие от докторов, говорит обтекаемо и оптимистично. Со временем Анна уже не старалась находить новые слова, а говорила каждый день заученными фразами, приправив их заботливым тоном.

Но однажды ей показалось, что, действительно, до мелочей знакомый нарост вдруг как бы потерял упругость, она даже совсем искренне воскликнула: – Погоди, погоди, мне кажется, что она стала мягче.

И, хотя она говорила ту же фразу уже не раз, Ники по ее тону понял, что на этот раз она действительно говорит правду. Он попросил Анну еще тщательнее прощупать, потом сам посмотрел на спину в принесенное зеркало, и ему, конечно, тоже показалось, что опухоль стала меньше, хотя речь шла только об размягчении.

День для Ники получился счастливый; Анна видела по мимолетному блеску в глазах, что он постоянно мысленно возвращается к приятной новости, и ему хочется говорить о ней с Анной, но он не решается, чтобы не выглядеть в ее глазах таким радостным от проснувшейся вдруг надежды. Анна в тот день постаралась подольше посидеть у него в комнате, а к концу дня предложила сама еще раз осмотреть шишку, что стало для Ники большим подарком.

Как только хлопнула входная дверь, – Галина пришла с работы, в унисон собачьему лаю зазвучал требовательный голос больного, он звал, чтобы жена срочно зашла к нему в комнату. В тот вечер, уже после delivery, Галина позвонила Анне раньше обычного, и начала разговор о радостной вести еще довольно трезвым голосом, не забывая, однако, прикладываться к бутылке во время разговора. Она соообщила Анне, что она сама трогала tumor Ники и уверена, что он стал мягче; дальше, уже по мере опьянения пошли ее обычные разглагольствования о том, как бы им устроить жизнь Ники более удобной и радостной.

С того дня Ники буквально ожил. Он теперь не проводил весь день в своей спальне, а стал выходить на кухню к Анне или в столовую, посидеть у окна. Оттуда открывался замечательный вид на сад с огромным лимонным деревом, увешанным сотней зеленых и желтых, никому не нужных плодов. Вечноцветущее дерево привлекало колибри, и создавалось впечатление райской картинки, когда прямо под носом за стеклом крохотные птички живописно зависали над беленьким цветком…

Дальше больше: Ники отважился выйти в сад под присмотром Анны – впервые за долгое время он дышал свежим воздухом. С непривычки от избытка кислорода у него закружилась голова, и Анне пришлось завести его, совсем ослабшего, в дом. Но на следующий день он опять попросил вывести его и, постепенно, стал выходить и сам, когда не было дождей. В связи с прогулками у него появился аппетит, и он просил Галину заказать ему любимое печенье в delivery или что-нибудь особенное в ресторане. Около кровати вдруг появилась Библия, и судя по закладкам, он регулярно ее читал. Для Анны его религиозный настрой явился неожиданностью: в доме Митрохиных не было намека на религиозность ни во внешних проявлениях, ни в разговорах – Галина даже в сильном опьянении, когда говорила бесконтрольно, никогда не упоминала ни походы в церковь, ни праздники, ни своего отношения к религии и вере…

Но, к концу февраля Никина бодрость как-то незаметно стала сходить на нет: сначала он перестал спускаться в сад, оправдывая свое нежелание, вернее немочь, то дождями, то ленью, потом все реже стал выходить из спальни, и так получилось, что совсем скоро он опять залег у телевизора; Библия у кровати за ненадобностью припорошилась слоем пыли. Он по-прежнему ждал с нетерпением Анну и оживлялся после осмотра шишки – она становилась все мягче на ощупь, но уже утомлялся ее долгим присутствием, и стал жаловаться на боль под ребрами.

Наступил день, когда он попросил Анну проводить его до «уборной». Она помогла ему подняться с кровати, и тихонько повела его под руку – его легкое тело почти повисло на ней, и видно было, что движение причиняет ему боль, так, что он непроизвольно постанывал. Анна впервые видела его таким откровенно немощным и в голове промелькнуло: «Он умрет». К своему удивлению, она не ощутила при этой мысли ни ужаса, ни жалости к больному, как будто давно знала, что он не выздоровеет, и подсознательно готовила себя к такому исходу. Испугало другое – эгоистичная мысль, что ее попросят убирать за Ники, и мысль эта была чудовищно неприятна, – в голове эмоционально вспыхнуло: «Нет, я не могу это делать, я не согласна, ни за какие деньги..».

Вечером Анна с нетерением ждала мужа, чтобы с ним поделиться своими страхами. Она опять очутилась в безвыходной ситуации, хорошо, хоть теперь она не была совсем одна перед очередными проблемами – у нее был рядом муж – ее опора и защита. Она верила, что он сумеет найти выход – даже если выхода не будет.

Но Ники опередил ее страхи. Он уже совсем измучился от болей, а сегодняшняя немощь явно свидетельствовала о том, что притворяться дальше нет никакого смысла – ему явно нужна медицинская помощь. Поэтому он с трудом дождался прихода Галины и стал кричать, чтобы она немедленно зашла к нему. Спустя час у Анны зазвенел телефон, звонила Галина (кто еще!): она рассказала Анне, что Ники «что-то приболел» и хочет показаться доктору. Ей кажется, что у него просто «плохой день», но если он просит, то она завтра будет звонить его доктору.

«Плохой день» обернулся большими переменами для всех, – такой ужасной развязки никто не ожидал, меньше всех сам Ники. После обследований оказалось, что метастазы у него уже задели печень и почки – отсюда и сильные боли. Доктор сказал – оказывается, в Америке от больных не скрывают, что жить Ники осталось несколько месяцев и ему отныне нужен профессиональный уход. Предложил лечь в хоспис, но Ники вдруг заупрямился и заявил, что умирать будет дома. Из всех ужасных новостей именно слова о хосписе вызвали в нем панический страх и неприятие. Доктор не стал настаивать, миролюбиво согласился, что «дома и стены помогают», и он, безусловно, понимает Ники, и они постараются устроить так, чтобы дома он чувствовал себя по мере возможности, комфортно.

Все это Анна узнала позже, от Галины.

Пока Ники был у доктора, Анна решила немножко убраться у него в комнате. Она вытерла пыль, проветрила комнату, и уже собралась подмести пол, как увидела рядом с кроватью большую кастрюлю с грязной водой. Ее чуть не вырвало от отвращения – она поняла, что Галина перед походом к врачу мыла ноги Ники в этой кастрюле – обычной кастрюле, в которой Анна варила борщи, – видимо, взяла первую попавшуюся. Пришлось, превознемогая брезгливость, вылить вонючую воду и выбросить кастрюлю в мусорный бак. Впрочем, где гарантия, что и остальная посуда использовалась только по назначению? Брезгливые картинки так и лезли в голову, но Анна, наученная опытом, не позволила себе думать о странностях Митрохиных в связи с очередным сюрпризом, быстренько подмела комнату, вымыла липкие тумбочку и столик, принесла салфетки, взяла Библию и пошла с ней на кухню. Там она открыла Новый Завет и стала с интересом читать удивительные вещи.

Дома в России они тоже обзавелись Библией несколько лет назад, – стало модно и относительно доступно, но Анна так и не открыла ее, как-то руки не дошли: все казалось, что для чтения такой книги нужен специальный настрой, а так, между делом, в суете, лучше не стоит. Но суета житейская не прекращалась, и великая книга осталась нераскрытой. И сейчас Анна с удивлением читала совсем простые по форме притчи и удивлялась их удивительно глубокой и доступной морали.

Она успела прочитать все Евангелие от Матвея, когда услышала, что открылась входная дверь – как обычно, залаял Декси (на этот раз от радости) – значит, вернулись Митрохины. Ники прошел сразу в свою комнату, а Галина заглянула в кухню, сказала Анне, что они были у доктора, и она позвонит Анне позже и раскажет обо всем, а сейчас она очень устала и ей нужно прилечь (понимай – заказать delivery). Анна поставила разогревать обед, заглянула к Ники, но тот уже спал, измучившись непосильно тяжелым для него днем.

Совсем скоро послышался знакомый стук в дверь, Галина закричала обычное «cоme in», опять залаял Декси, уже злобно, – уклады не меняются – это опять принесли для Галины традиционный продуктово – винный набор. Анна поспешила уйти к себе наверх, чтобы не сталкиваться со смущенной хозяйкой дома.

Они успели только пообедать с Соней, как затрезвонил телефон, Галина – уже «отдохнувшая», начала свое обычное: «Ну как вы..», и не слушая ответа Анны рассказала обо всем, что произошло у доктора, и какие теперь грядут для всех «нас» изменения. Во – первых, Ники от болей прописали морфин, и нужно им с Анной следить, чтобы больной не потреблял его бесконтрольно, давать ему только допустимую дозу. Во-вторых, раз в неделю будет приезжатъ nurse и осматривать его. В-третьих, каждый день будет приезжать специально обученный человек (Анна не запомнила, как он называется) и будет мыть Ники. На фоне шокирующих известий, последняя новость невольно обрадовала Анну: она вздохнула облегченно – слава Богу, ей не придется убирать за Ники. И мысли тут же переключились на Ники: в голове не укладывалось, как он, пусть больной и немощный – уже обречен на скорое небытие. А как же его разум, его своеобразные философские размышления, его привычки и раздражение на мир, куда это уйдет? Странно и страшно. Анна продолжала слушать Галину, поражаясь ее хладнокровию, совсем забыв, что та уже достаточно пьяна. Как ни странно, но деловитый тон собеседницы помог Анне справиться с первым шоком, скоро ее мысли повернулись в практическую плоскость: по крайней мере у Ники появится провессиональный уход, он избавится от невыносимой боли и наконец-то будет в чистоте.